Удалить желчный пузырь в воскресенске

ОТЗЫВ ОТ ЧИСТОГО СЕРДЦА

(записки пациентки)

В Воскресенском районе, наверное, все знают, что это за место – Цемгигант, поясню для тех, кто понятия не имеет о нем. Небольшой город. Если посмотреть на расписание электричек по Казанской ж.д., на которой он стоит, его станция где-то за Воскресенском, от Москвы далеко. Я несколько десятилетий прожила в пределах слышимости Казанской ж.д. И когда смотрела расписание электричек, город, одно название которого говорит о производстве цемента, представлялся мне чем-то серым от цементной пыли. Может, когда-то он таким и был, а нынче это приятный, весь в зелени, плодовых садах населенный пункт. Во век бы я и не заговорила о нем, если бы однажды августовским днем 2016 г, когда я пребывала на даче (она тоже в Воскресенском районе) у меня не взбрыкнул желчный пузырь. Завеселился в нем камешек, небольшой, всего-то с нынешнюю копеечную монету и замкнул выходное для желчи отверстие. Было мне плохо, четыре дня не могла съесть ни крошки пищи, и стало понятно, что больницы не миновать. Знающие люди сказали, что желчными пузырями успешно занимаются в Цемгиганте.

Прежде чем туда попасть, нужно было взять направление. В моем случае в г. Белоозерском, возле которого находится моя дача. Лет тридцать назад я была там в поликлинике, сереньком обшарпанном помещении. Но теперь… Иначе как дворцом здание поликлиники не могу назвать. Просторный вестибюль с громадными фикусами, пальмами, розанами в кадках вдоль стен. И всем им хватает дневного света, который дает двускатная прозрачная крыша на уровне второго этажа.

Главный врач, высокая обаятельная дама вошла в мое критическое положение и быстро провела по всем нужным кабинетам. Был поставлен диагноз острый холецистит. Слышу, за стенкой врачи говорят обо мне, дескать, надо везти в Цемгигант в больницу. Кто-то возражает: москвичку не примут, другой утверждает, что с таким диагнозом примут. А я сижу и думаю, разве я здесь совсем чужая?! У меня в Воскресенском районе есть земля в собственности. Пусть лишь шесть соток, но все же. Я каждый год плачу за них налог полторы тысячи рублей в кассу района. Однако все решилось в мою пользу, и на «скорой» в сопровождении моего взрослого внука я отправилась в Цемгигант.

Вновь водят по кабинетам, проверяют организм вдоль и поперек перед операцией. В тот же вечер е и сделали. Боюсь, впервые в жизни под общим наркозом! В операционной полно персонала. Интересно, зачем это? Велели полностью раздеться, стали задавать какие-то вопросы, отвечаю невпопад. И лишь только я умолкла, слышу: «Просыпайтесь, операция закончена!» Я обомлела – только что заговаривали зубы, и уже конец операции. Делал ее хирург высшей категории, он же зав. хирургическим отделением Андрей Анатольевич Зверев. На другой день он мне сказал, что если бы меня привезли сюда на день позже, желчный пузырь прорвался бы – он был как тряпочка, и тогда хлопот бы не обобрались.

Поселили в палату на двоих, но напарница оказалась напрочь глухой, не поговоришь. Надо было писать вопросы в блокноте.

Дальше пошло напористое лечение: капельницы, уколы в разные места, снова УЗИ, взятие проб крови… А однажды привели в кабинет, который я потом называла пыточной камерой. Наказал меня Господь гастроскопией. Пришлось глотать черную кишку с фонарем на конце, толщиной с мой садовый шланг. Хорошо, что жива осталась. Поступила неинтеллигентно, обозвала молодого человека и его помощницу садистами. Он орудовал своим шлангом в моем желудке, как я в младые годы на своем садовом участке размешивала лопатой удобрения. Самое интересное, что за несколько дней до выписки меня снова послали на эту экзекуцию, проконтролировать, как там стало в желудке. Но я не поддалась, и пришлось подписать отказную.

Время от времени, когда нет процедур, прохаживаюсь по коридору. Навстречу мельтешат мужички с подвешенными до колен пластиковыми пакетами. Это мои друзья по диагнозу, мрачные, исхудавшие от вынужденного недоедания. Двигаются туда-сюда с сосредоточенными лицами.

Гляжу на медсестер. Слоняясь в данный момент без дела, замечаю, что уж не специально ли в штат отделения отбирали таких пампушечек. Глядя на них, вспоминаются две известные певицы и телеведущая, которая недавно торжественно заявила на одном из центральных каналов, что она вернулась (правда, не сообщила откуда). Лица у всех этих дам изможденные, явно морят себя голодом – щеки впалые, глаза расширены по вертикали, какие бывают у людей, много дней страдающих сильным расстройством желудка. Когда на экране их спрашивают, чем они поддерживают тонкую талию, с достоинством отвечают – правильным питанием, конечно, раздельным. А оно, между прочим давно развенчано учеными. Медсестрички же здесь явно не озабочены раздельным питанием, поэтому личики у них свеженькие.

Уверена, что врачей-мужчин подбирали сюда не только по профданным, но и по молодости лет, возможно, и по внешним тоже. Все весьма симпатичные. Здорово отругал меня и за дело. Я беспечно отнеслась к положению трубочек, по которым стекали остатки, бывшие в моем, светлой памяти, пузыре. Доктор этот закатил мне суровый выговор. Правильно, он хотя и молод, но строг. Тут же я узнала, что на днях у него родилась дочка, и папе надо учиться строгости для ее воспитания.

В другой мой променад такое случилось… Встретился сам Керенский! Поверьте, один к одному. Высокий, статный, импозантный. Что же делает здесь этот «Керенский»? Да вот стенд с портретами. «Керенский» – гинеколог высшей категории. Поэтому, милые дамы, если что, старайтесь попасть сюда к нему, внушает доверие.

И сколько и гуляешь по «Невскому», то есть по коридору, всюду видишь зав. отделением. Кстати, смотрится внешне не хуже «Керенского», также статен, интересен, только, по-моему, моложе. Его синяя рабочая блуза мелькает там и сям, прямо как в опере: «Фигаро здесь, Фигаро там». Когда же он оперирует? А вот наверное, когда я в промежутках между процедурами лежу на койке и гляжу в потолок.

К слову о безделье. Оно давалось мне нелегко. Привыкла дома, что руки всегда заняты делом, а тут… Читать надоело, вязанья нет, самое время стихи писать, да не умею. Особенно тяжки часы ночью. От нечего делать все спать ложатся, и я в том числе, в 20-21 ч. Глядишь, к полуночи уже выспишься, поскольку физически за день не устаешь. И что только ни полезет в голову. За стенкой у меня мужская палата, и все с моим диагнозом. Через стенку слышны голоса, но о чем речь, не разобрать, да и неохота слушать. Один мужичок коротышка хриплым басом говорит с утра до ночи без передышки. Никто не перебивает, думаю, все засыпают под его байки. Меня же эта говорильня раздражала. Вот в часы ночного бдения я и думала как заставить этого мужичка прикусить язык. Не придумалось.

Не спится. Рядом станция ж.д., слышно, как подошла электричка. Сколько времени? Начало второго, должно быть, последняя. Кто-то, наверное, ехал в пустых вагонах и сейчас спешит по темным улицам домой. Последняя электричка – это страшно. Помню, на заре моей корреспондентской карьеры послали меня в подмосковные Серебряные Пруды писать для журнала «Московский колхозник». Получилось так, что в тот же день я успела только на последнюю электричку в Москву. Почти весь путь ехала в вагоне одна. Вот страху-то натерпелась!

Интересно разглядывать пациентов и иногда общаться с ними. В моем окне не открывалась рама, дергали-дергали с дежурной сестрой – никак. Позвала из коридора какого-то мужичка. Он посмотрел на окно и сказал: «Ну, это надо с той стороны открывать, как я туда залезу-то». А мы на третьем этаже. Я подсказала: «Спуститься с крыши на веревке и открыть». Ушел, ухмыляясь. А открыть окно все же хочется, погода теплая и там парк удивительной красоты. Вон сосна раскидистая, может, в Отечественную уже росла. В окно заглядывают еще и ветки пихты, сбоку – платан (южное дерево), специально высадили, когда парк устраивали. Здесь, говорят, лес был, он и сейчас виден из окна. Ну, а белые акации! Где под Москвой увидишь такие роскошные, чуть ли не с березу высотой, воспетые в романсах деревья? В августе на них гроздьями висели длинные пожелтевшие стручки. Жаль, что не в июне сюда попала, а то бы и мне достались красота и ароматы белой акации.

А окно все-таки открыли. Сам заведующий помог. Шел мимо, я его и попросила. Настоящий мужчина.

Но я все о красоте. Поняла, что она в больнице имеет немалое значение и прямо или косвенно сказывается на результате лечения. Может, не такого чувствительного как я, это проходит незаметно, однако создает хорошее настроение, а оно определяет самочувствие. Да и внутри лечебницы нежно-лазурные стены успокаивают после любой операции.

Выписывают. Даже жаль уезжать отсюда. За мной приехал внук. Спустились на первый этаж, идем извилистым коридором. Пол то ли чем-то выложен, то ли раскрашен разноцветно. На стенах копии известных картин того же размера, что и в Третьяковке. Далее следуем полюбившимся мне парком. Все… Как известно, «красота – страшная сила». Сказано было неглупо.

А официальное название этого красивого места действенного лечения – «Воскресенская районная больница № 2»

Исаченко Лидия Сергеевна