Последние новости о раке желудка

Андрей, как вы узнали о диагнозе? Можно ли сказать, что ваша врачебная практика позволила легче его принять?

С момента первых болей в животе до постановки диагноза прошло полгода. Я не думал, что симптомы могут указывать на рак желудка, — мне было тридцать девять лет, это достаточно ранний возраст для такого заболевания. Однако исследования показали, что у меня не гастрит или язва, заработанные в командировках, а низкодифференцированная аденокарцинома в третьей стадии. Наверное, услышать диагноз было в какой-то степени легче, чем рядовому пациенту, — все же как хирург-онколог я сталкивался с болезнью каждый день, хотя никогда себя к ней не готовил. В первые секунды тело пронзила горячая волна и возник тремор. Куда большие переживания ждали меня в течение последовавшего года. Вообще, на каждом новом этапе борьбы с болезнью, даже после успешно проведенной операции, возникают свои сложности — к этому нужно быть готовым всем пациентам.

Почти сразу после постановки диагноза был запущен проект «Жизнь человека» (cancer.takiedela.ru) — по сути, реалити-шоу о вашей борьбе с болезнью. Сейчас там 14 подкастов, 7 видеоэпизодов и много познавательной информации для пациентов. Для чего вы позволили оператору присутствовать на сеансах химиотерапии?

Медиапортал о борьбе с раком был создан в первую очередь, чтобы дать пациентам дефицитную информацию. На своем примере я решил рассказывать о выборе схемы лечения, об осложнениях во время химиотерапии, сейчас — о том, как жить на этапе реабилитации. Человек, заболевший раком в России, не знает, куда ему идти и что делать. Часто он не получает грамотной информации от врача даже перед операцией. Подобные блоги ведут пациенты, но личного опыта медика, тем более онколога, который сам лечил рак, — такого еще не было. Только в первую неделю нам пришло полторы тысяч писем на почту, сейчас это число измеряется сотней тысяч. За этот год у меня появилось несколько больных, которых я провел заочно от предоперационного момента до этапа почти полного восстановления. Некоторые пациенты, которым в клиниках даже не рассказывали о возможностях комбинированного лечения рака (химиотерапия плюс операция), теперь приходят к лечащему врачу и говорят: «Мне, пожалуйста, схему лечения как у Павленко».

Правда, что среди этих писем были и те, в которых вам давали неожиданные советы по лечению — например, рекомендовали попробовать яд лягушки?

Да, мне по-прежнему пишут письма и комментарии в духе: «Дурачок, зачем ты прошел через химиотерапию и позволил удалить себе желудок?! Обратись к природе и пойми, что губишь себя и тысячи людей своим примером». К сожалению, множество людей пытаются заработать на альтернативных методах лечения рака и страхах людей перед этой болезнью. И множество пациентов оказываются готовы верить в чистку лимфы, крови и энергетики.

Вас не пугала ответственность, что за лечением следит такое количество людей? И плохие результаты убьют надежды на выздоровление и у них?

Конечно, я понимал, что, если у меня что-то пойдет не так, для многих пациентов это будет личной катастрофой. Более того, это может отвернуть сомневающихся людей от традиционных методов лечения. У меня был даже заготовлен текст на тот случай, если болезнь будет прогрессировать, — в нем я просил не разочаровываться, не уходить в альтернативу. Мол, у меня не получилось, но у вас получится. К счастью, мне повезло и эта заготовка не понадобилась.

Вы сразу понимали, что лечение потребует полного удаления желудка?

Если бы курс химиотерапии не показал эффективности, то удаление желудка не понадобилось бы — только паллиатив, то есть медицинская помощь при уже неизлечимом состоянии. Но мне повезло: опухоль хорошо отреагировала, и я лег под нож к коллегам. После удаления желудка можно жить, операция повышает шансы на выход в ремиссию. Сейчас мой пищевод сшит с кишечником, но я ем естественным путем — главное, чтобы пища была хорошо обработана, а я тщательно ее пережевывал. Также необходимо принимать лекарства, которые заменяют желудочные ферменты, и соблюдать диету. Чтобы полностью адаптироваться к ситуации, людям обычно требуется около года.

В последнем подкасте вы рассказываете, что после операции провалились в яму. Что это за яма?

Под ямой я имел в виду сильную апатию и усталость. Обычно она наступает у пациентов через три-четыре месяца после операции. Дело в том, что во время длительного стресса в организме вырабатываются определенные гормоны, которые приводят его к состоянию готовности — готовности к травме. После операции компенсаторные механизмы истощаются, организм уже не способен выделять то, что должен выделять. В итоге мы имеем астено-невротический и астено-вегетативный синдромы, слабость в работе гормональной и нервной систем. Я ощутил это колоссальным образом, полтора месяца чувствовал себя ужасно. При этом все равно вышел на работу, пытался решать какие-то вопросы, получалось совсем неэффективно. Своим пациентам буду рекомендовать щадить себя и возвращаться к работе не раньше чем через семь-восемь месяцев после операции. Лучше провести время реабилитации с близкими.

Какие прогнозы врачи дают вам сейчас?

Прогнозы простые: не думать о болезни и пытаться жить дальше. Мои шансы на выздоровление 50 на 50. Либо я перейду пятилетний порог выживаемости, либо возникнет рецидив. И критическими являются первые два года, после них вероятность возвращения рака уменьшается.

А насколько реально не думать о болезни при таком прогнозе?

Мысль о рецидиве не висит надо мной как дамоклов меч. Хотя, естественно, есть люди, которые зацикливаются на этом. Когда пациент спрашивает врача о своем прогнозе, тот не имеет права говорить: «У вас все будет отлично». Он должен назвать реальные цифры, но некоторые не способны переварить эту информацию. И тут важно психологическое сопровождение человека. В Онкологическом центре комбинированных методов лечения, которым я руковожу, мы вводим для этого должность штатного онкопсихолога.

А вы обращались к психологу во время лечения?

Да, я понял, что самостоятельно справиться не в состоянии. Мы периодически встречаемся со специалистом и сейчас, также мне оказалась необходима медикаментозная поддержка в виде антидепрессантов. К сожалению, в онкологии слишком мало уделяется внимания психическому самочувствию, однако успешная операция — это еще не все, что необходимо для выздоровления. Очень важно найти человека, который поможет побороть общие для пациентов проблемы — апатию, отсутствие стремления жить и возможности хорошо общаться с близкими. Этим человеком может стать грамотный онкопсихолог. Кстати, родственники больного тоже переживают дикий стресс и нуждаются в поддержке — это я понял и на примере своей семьи.

Многие пациенты, вспоминая опыт борьбы с раком, говорят, что стали лучшей версией себя, выросли как личность. Что изменилось в вас?

Могу сказать, что отдал бы часть себя, чтобы все же не иметь такого опыта. Но, к сожалению, это невозможно. Являюсь ли я сейчас лучшей версией себя? Сомневаюсь. Пока я не могу адекватно ответить на вопрос, что во мне изменилось из-за болезни. Может быть, если вы зададите мне его через два года и я окончательно поправлюсь, то смогу как-то это прокомментировать. Единственное — сейчас я оставил попытки объять необъятное в рабочих задачах.

Какие вы ставите приоритеты в работе для себя сейчас?

Во-первых, это завершение реорганизации в центре, которым я руковожу. Мы расширяемся — переезжаем на новые площади, открываем дополнительное отделение. Во-вторых, создание учебной программы для молодых хирургов-онкологов и развитие созданного мной фонда Cancer Fund. Вся полезная информация для пациентов теперь будет публиковаться на сайте фонда, мы будем работать в том числе в формате видеоблогов. В-третьих, это участие в научных конференциях. Хотя сейчас я даю множество отказов — попросту не могу выступать везде, куда меня зовут. Но есть несколько тем, мимо которых пройти не могу. Например, это попытка введения программ по скринингу рака. Это тот инструмент, который бы реально мог уменьшить количество запущенных онкологических случаев в России. Также не мыслю себя без проведения мастер-классов для молодых хирургов из регионов — необходимо прививать качественные навыки специалистам, от профессионализма которых будут зависеть жизни тысяч пациентов. Сам я тоже продолжаю оперировать — еженедельно у меня запланировано по две-три операции.

А вы помните, когда и почему решили стать врачом?

Неожиданно, после урока музыки в первом классе. Учительница попросила нас закрыть глаза и включила одну из частей «Реквиема» Моцарта. Далее она предложила представить операционную, где на столе лежит тяжелобольной пациент, а хирурги пытаются спасти ему жизнь. В композиции есть моменты, в которых явно прослеживаются элементы борьбы добра и зла, темного и светлого, жизни и смерти — называйте как хотите. Так как это был реквием, в конце концов учительница подытожила: смерть победила, а хирурги проиграли. До сих пор помню свои чувства: как так, почему они могли проиграть? Неужели смерть существует? Мне было семь лет, но после того урока я твердо решил стать хирургом и доказать, что смерть тоже умеет проигрывать. А этот музыкальный фрагмент недолюбливаю до сих пор.

Благодарим ВНИИТВЧ им. В. П. Вологдина за помощь в организации съемки

стиль: Эльмира Тулебаева
ассистенты стилиста: Анастасия Цупило, Александра Дедюлина.